"Лига Защиты"

[One-eyed]

Всем флэшбеков!

Когда по тенту высокого армейского шатра лупит тяжелый осенний дождь, по воздуху разливается запах порохового дыма, где-то недалеко слышны раскаты ожесточенной перестрелки, а из-под полога палатки тянет отвратительной сыростью, вылезти из-под одеяла – подвиг, достойный настоящей награды. На фронте в последнее время было неспокойно; стычки становились все злее, раненых стало чрезвычайно много, а хирурги дневали и ночевали в операционных. Все понимали: альтерийцы устали от войны и начали яриться, и в таком состоянии они могли наворотить дел. Веймарцы медленно отступали назад, к своим границам, противники методично преследовали их.
- Все, с меня хватит, - влетая в шатер и швыряя на тумбочку несколько папок, констатировала молодая девушка.
Она была среднего для веймарцев роста, обладала ничем не примечательными чертами лица, и только коротко остриженные светло-русые волосы немного вносили в ее образ разнообразия. Одежда ее также была типичной для места и времени действия: бежевый мундир военных медиков, включавший плотные штаны с двумя практичными карманами на бедрах, заправленные в ботинки с высоким берцем, форменная куртка с небесно-голубыми полосками на плечах – символикой веймарских психологов. Вполголоса ругаясь на альтерийском, она широким шагом прошла через шатер и рухнула на свою койку.
- Что стряслось, Кэт? – заспанно поинтересовалась Конрадайн, высунувшись из-под одеяла. – Пациенты замучили?
- Да достали уже, идиоты, - в сердцах бросила коллега, снимая куртку. – Личность рассыпается от травматического стресса, а все туда же – на передовую лезут! У меня просто нет слов… Знаешь, сколько я за свое дежурство подписала рапортов о переводе в тылы и на гражданку?
- Пару десятков? – садясь, предположила Конрадайн.
- Двадцать три, - тяжело вздохнула Катрин, вытягиваясь на койке. – Прости, но кого не успела осмотреть, оставляю тебе.
- Хм, ладно, - она потерла пальцами лоб и надела очки. – Есть там что-нибудь симпатичное?
Напарница кое-как дотянулась до отброшенных папок, нашла среди них нужное досье и перебросила его Конрадайн. Та подхватила папку и углубилась в изучение материалов.
- Он очень к тебе просился, - заметила Кэт, прикрывая глаза. – Да и для твоего исследования он подойдет.
- Сколиец?- чуть сморщилась Конрадайн. – Ох, не люблю с ними работать, столько возни… Слишком чувствительные… Почему он вообще у нас, а не у военных из Скольта?
- Нечего было брать тему по креативности. К нам он приписан, потому что у него веймарское гражданство. Он уже почти десять лет живет и работает у нас.
- Дюнхольм-Роад? – искренне изумилась Конрадайн, дойдя до биографических сведений и задумчиво рассматривая фото пациента. – Коллега, значит… А в больнице мне не попадался.
Она глянула на Катрин, но та уже, не обращая на комментарии коллеги ни малейшего внимания, крепко заснула. Спешно надев форменную куртку и оправив знаки различия, Конрадайн подхватила папки с досье и направилась в расположение психолого-психиатрического штаба. Туда нужно было добираться на автомобиле – небольшом броневике с узкими окнами-бойницами и пулеметом на крыше. Их жилой лагерь располагался в десятке километров от линии фронта, где базировался полевой госпиталь веймарцев, и на таком же расстоянии от собственно штаба психологов. Такое место было выбрано не случайно: в случае чего психологи легко могли прибыть в нужную точку фронта в течение получаса. Чертыхнувшись в очередной раз на Кэт, оставившую автомобиль в самом узком месте, Конрадайн развернулась и, отбросив до поры лишние мысли, придавила акселератор, направляясь на восток, прочь от линии фронта.
Реабилитационный центр внешне напоминал жилой лагерь: те же длинные шатры, те же укрепления и доты по периметру. А вот изнутри отличался разительно. Палатки были разгорожены плотными занавесями, образуя десяток отдельных «кабинетов», обставленных в соответствии с традициями веймарской психологической школы – то бишь, предельно лаконично, аскетично, но не без известной доли уюта. Приветствуя по пути коллег и пациентов, Конрадайн спешно прошла к себе в отсек, заварила кружку кофе и только успела присесть за стол с папками в руках, чтобы понять, с чего стоит начать, как входной полог чуть сдвинулся, и в огороженное пространство нерешительно заглянул один из пациентов.
- Прошу прощения, доктор, не требуется ли Вам какая-либо помощь?
Судьба сама шла в руки, и Конрадайн оставалось лишь тяжело вздохнуть. Ибо заглянувшим пациентом оказался воин из Скольта – светловолосый, крепкий доктор в полевой форме хирургов и с алыми полосками на плечах. Тот, чье досье вызвало у психолога неподдельный интерес.
- Обычно ко мне приходят за помощью, но не предлагают ее, - хмыкнула Конрадайн, с любопытством наблюдая за действиями пациента и даже не подумав спустить со стола скрещенные ноги. – Заходи, садись.
Эта дурацкая привычка служила своего рода ритуалом, призванным успокоить и внушить уверенность в логичность происходящего вокруг. Конрадайн точно так же перед началом дня на гражданке, в той самой больнице на Дюнхольм-Роад, устраивалась в ординаторской в такой позе и с полчаса настраивалась на работу. Это было необходимо, и со временем ритуал доказал свою эффективность.
Сколиец, тем временем, прошел в комнату, практически не отреагировав на фривольную позу психолога, и присел напротив, через стол. Вживую он выглядел куда лучше протокольной фотографии в досье; был чисто по-мужски красив и совсем по-северному суров с виду. Впрочем, Конрадайн знала, что показная суровость сколийцев – просто маска и дань чести делам предков. Их темперамент являлся полной противоположностью внешнему виду.
- Чаю? – спокойно предложила психолог, а когда пациент отрицательно качнул головой, продолжила: - Ладно, заставлять не стану. Что же тебя сюда привело?
- Смею полагать, что, будучи высококлассным специалистом, мисс Ханн, Вы успели ознакомиться с моим рапортом, - мягко отреагировал сколиец.
- Да, твой рапорт я читала. Однако мне хочется услышать изложенное в нем от живого человека.
Собеседник помялся, машинальным жестом потер справа грудь; Конрадайн знала, что он был ранен и последние две недели провел в полевом госпитале в качестве пациента, а не врача. Вот, значит, в чем дело. Проникающее ранение грудной клетки – совсем не шутка. Даже при высочайшем уровне веймарской медицины, от таких повреждений бойцы умирали с завидной стабильностью. Неудивительно, что эмоционального и высокосензитивного сколийца эта ситуация так выбила из колеи.
- Если Вы взяли на себя труд ознакомиться с рапортом, то, должно быть, Вы в курсе о моем ранении, - наконец, подал голос он, в упор смотря на психолога.
Не дождавшись необходимого ответа, Конрадайн открыла его досье и сделала вид, что изучает бумаги, при этом умудряясь бдительно отслеживать реакции собеседника.
- Когда у тебя заканчивается контракт? – после паузы поинтересовалась она.
- Через четыре месяца, - окончательно сник сколиец.
- Первичный?
- Нет, второе продление.
Значит, год он на фронте уже продержался… Странно, что раньше не надумал уходить.
- Мне требуется время на физическую и психологическую реабилитацию, - добавил он, помолчав и стремясь привлечь внимание психолога.
- Понимаю, - мягко откликнулась Конрадайн, отвлекаясь от бумаг. – Поэтому мне и нужно услышать от тебя, на основании каких личностных качеств и особенностей мы можем тебе эту возможность реабилитации предоставить.
- Личностных особенностей?
Он растерялся, психолог это видела очень ясно. Значит, больше юлить не станет. Можно бить вопросами в лоб.
- Их самых. Почему упала твоя эффективность как врача? Чем ты занимался на гражданке и с чем пришлось столкнуться теперь?
Пациент помолчал, растерянно глядя на психолога. Вот так и случается: пришел подпись на бумагу поставить, а тебя втянули в сеанс промывания мозгов. По опыту службы он знал, что теперь отделаться от Конрадайн будет непросто, и легче сразу ей все рассказать и на этом завершить.
- Я терапевт по специальности, - с тяжелым вздохом ответил он после краткого раздумья. – И меня не готовили к тому, что происходит здесь. Я вел пациентов до самого выздоровления, и на моем личном маленьком кладбище стоят – стояли, до приезда на фронт – всего три могильных камня. Здесь же… моя эффективность как врача упала из-за того, что для меня подобный вариант службы деструктивен.
- Деструктивен? – с любопытством переспросила Конрадайн. – Кто оценил степень деструкции? Пойми меня правильно: служба здесь деструктивна для всех до единого.
- Это моя собственная оценка, мисс Ханн, - немного восстановив эмоциональное равновесие, спокойно проговорил сколиец. – И именно поэтому я…
- На основе гипотетических результатов твоей персональной психолого-психиатрической экспертизы ты просишь вынести тебе заключение о непригодности к службе? Позволь мне рассказать, что вижу сейчас я как психолог. Итак…
Она поднялась из-за стола, машинально оправила китель и неспешно прошлась по кабинету. Когда она исчезала из поля зрения, пациент медленно поворачивал светлую голову вслед перемещениям психолога, но в целом оставался практически недвижим.
- В данный момент я наблюдаю перед собой доктора, молодого, талантливого специалиста. Он эмоционально уравновешен, не проявляет лишних аффектов, интроверсивен, а потому вдумчив и не склонен принимать поспешные решения. Особенно в ущерб своим пациентам. Вот и скажи… за что же тебя увольнять?
- Я что, должен биться тут в истерике и бросать в Вас различной тяжести предметами? – то ли изумился, то ли возмутился мужчина, обернувшись всем телом к собеседнице, которая как раз стояла у него за спиной.
- Ну, в идеале – да, - согласилась Конрадайн, подходя к столу и разыскивая в царящем на нем бардаке ручку. – Но я знаю тонкую, ранимую и творческую натуру вашего народа. Так что доводить тебя до истерики мне кажется излишним. Люди рвутся в бой, будучи совершенно истощенными физически и морально. Между нашими странами много общего, и в этом конкретном аспекте сколийцы не сильно отличаются от веймарцев, так что сомневаюсь, что это все ты разыгрываешь, просто потому что устал. Так что, давай вот как…
Она потянулась за своей кружкой и поставила ее перед сколийцем.
- Накричи на нее.
- Я не… - он, окончательно растерявшись, вскинул на девушку взгляд.
- Мне нужны свидетели твоей истерики, - указала она на полог, закрывавший вход в отсек. – А то, если ты выйдешь отсюда с моим заключением о невозможности дальнейшей службы, ведя себя слишком тихо в процессе экспертизы, меня заподозрят в фальсификации результатов обследования.
- Вы, надеюсь, не знаете моего родного языка, мисс Ханн?
Доктор набрал воздуху в грудь, нахмурился и издал несколько весьма разъяренных и полных горя кличей на сколийском, которого Конрадайн действительно не знала, и притих, вновь потерев пальцами место ранения.
- Актер, - негромко хмыкнула психолог, добавляя в досье несколько строк, ставя под ними широкую роспись и протягивая папку пациенту. – Держи. Собираешься вернуться к работе на том же месте, что и прежде?
- Собираюсь, - он не поднялся, но на собеседницу смотрел уже куда мягче и доброжелательней. – Я работал на Дюнхольм-Роад, и задачи терапевта мне больше по душе, чем военная хирургия, к которой меня практически не готовили.
- Вернешься в больницу, найди в патанатомии Фрэнка Галахарда, передай от меня привет, - улыбнулась Конрадайн, проводя своего посетителя к выходу.
- Вы…? – снова растерялся сколиец.
- Да, я работала в том же госпитале. Увидимся после того, как вернусь с фронта. И… Арн, сделай лицо помрачнее. С психолого-психиатрической экспертизы с такой лыбой выходить не стоит.
Она впервые за время их встречи назвала его по имени, и терапевт вопреки совету улыбнулся в ответ. Он залез во внутренний карман кителя, извлек на свет крупную пулеметную гильзу и протянул ее психологу.
- Мои величайшие благодарности, мисс Ханн, - негромко, но с искренним чувством произнес терапевт, коснувшись груди, где под бежевой формой военных медиков крылась перебинтованная рана.
- На пороге не споткнись, сэр Хэллстейн, - от неожиданности произошедшего Конрадайн отреагировала привычной усмешкой, граничащей с грубостью.
Арн вышел, мягко опустив за собой полог, а она еще некоторое время слушала, как затихали его на удивление легкие шаги; вскоре они растворились в общем негромком шуме голосов. Лишь после этого она решилась внимательней изучить врученный ей предмет.
Это действительно была пулеметная гильза. Внутри нее что-то негромко звякало; донышко скрутилось без усилий, а на ладонь выпали осколки другой пули – той самой, что настигла терапевта за выполнением врачебных обязанностей.
- Ох уж эти сколийцы, - хмыкнула самой себе Конрадайн, складывая осколки обратно в гильзу. – Романтики, поэты…
Но поступок Арна ее заинтересовал со всех сторон. Получается, он так изящно вручил ей в руки нить, что связывала их теперь. И только от психолога зависело, что с этой нитью станет дальше.