Обряд Исхода

[One-eyed]

Начало рассказа, в общем...

14 января 1910 года по местному летоисчислению

Трантемский лес, казалось, не кончится никогда. Он неприступной стеной возвышался над узкой лентой асфальта, лишь по старой привычке именуемой дорогой. Стройные корабельные сосны клонились под ветром где-то высоко над головой, а внизу, где властвовал густой подлесок, царил штиль и практически полная тишина. Только крупными медлительными хлопьями сыпал бесконечный снег; падал, очищая воздух и укутывая страну привычным зимним одеялом. Леса на юге Скольта, пусть и были дружелюбней глухой тайги на севере, у любого путника вызывали робость и иррациональный страх. Даже граждане Веймара, много веков назад искоренившие в своей нации тревогу пред всем сверхъестественным, здесь чувствовали себя крайне неуютно. Казалось, что за тобой наблюдают чьи-то внимательные, а иногда и откровенно злые глаза. Скольтийцы верили в присутствие богов в этих местах. Веймарцы резонно указывали на пограничные заставы северян, которые действительно было непросто различить в чащобах.
По старой, а оттого совсем безлюдной дороге, ведущей от столицы к южным рубежам, неспешно шагали двое мужчин. Была середина зимы, самое холодное время в Скольте, но их не смущали ни трескучий мороз, ни многие мили предстоящего путешествия. Оба несли за плечами тяжёлые рюкзаки с притороченными походными лопатами и чехлы столь характерной формы, что угадать содержимое становилось нетрудно — это были две лютни.
— Мороз на редкость силён, — задумчиво вымолвил старший из мужчин бархатным басом, и сквозь плотный шарф, которым он закрыл нижнюю часть лица, прорвалось облачко пара.
— Всё против моего Исхода, — посетовал младший, и впервые за пять часов марша в его баритоне зазвучала усталость.
Он машинально поправил лямки рюкзака и покосился на спутника, хмуро сдвинув светлые брови, которые казались совсем седыми из-за покрывшего лицо инея. Поклажа у младшего была объёмней и тяжелее — как у человека непривычного к дороге и не умеющего путешествовать налегке. Старший же ступал по плотному снегу шагами опытного странника, лёгкими и широкими, и младшему приходилось приноравливаться к ритму, из-за чего он уставал куда быстрее, чем обычно. Это было даже просто обидно, ведь он уступал спутнику в возрасте добрых двадцать пять лет.
— Скольт не любит отпускать своих детей, это чистая правда, — старший ритуально ударил кулаком в ладонь. — Я уходил в разгар лета, но все две недели Исхода ливень стоял стеной. Отец Брандт дал нам возможность самим выбирать свой путь. Но нужны смелость и стойкость, чтобы воспользоваться предоставленным шансом.
— Лучше бы его не было вовсе, этого шанса, — печально вздохнул собеседник, машинально потирая укрытые меховыми перчатками ладони.
Окинув его внимательным взглядом, старший немного помолчал. Он и не ждал, что дорога в Веймар будет расслабляющей прогулкой. Не бывает такого, если покидаешь родную страну. Его спутник молод, неопытен, уходит из Скольта с самыми серьёзными намерениями и, ко всему прочему, в растрёпанных чувствах. Обряд Исхода должен был исполняться в одиночку, но то были законы двухвековой давности. В тяжёлое путешествие, а особенно зимой, теперь пускались вдвоём или втроём.
— Через две мили достигнем кромта, там и остановимся на ночь, — после паузы сказал старший.
Младший кивнул в ответ и вернул взгляд к занесённому снегом асфальту под ногами. Эту дорогу практически забросили, когда в двадцати милях восточнее проложили превосходную скоростную трассу, ведущую от столицы Скольта — блистательного Виллена — в Веймар. Трантемское шоссе, тем не менее, окончательно не погибло. В своё время вдоль бывшей транспортной артерии выросло множество маленьких поселений и городов, и по дороге зачастили путники, исполняющие Исход, машины с продуктами и бродячие менестрели, идущие на юго-запад, в Альтерию.
— Кажется, вон там, — через полчаса старший путник кивнул куда-то на обочину, и младший, с трудом оторвавшись от монотонности шагов, глянул в сторону.
Кромтами называли небольшие домики, построенные вдоль шоссе через каждые двадцать миль. Поскольку здесь постоянно проходили пешие путешественники, им необходимы были укрытия от непогоды и места для ночлега. Утеплённые кромты с обязательным запасом дров для печи неизменно приходили на помощь. Домик, к которому они приблизились, выглядел одним огромным сугробом; зима выдалась холодной и снежной, а потому странников почти не встречалось и некому было расчищать заносы. Младший с отчаянием осознал, что именно им вдвоём и придётся заняться разгребанием снега.
— Арн, ты что там, заснул? — почти весело окликнул старший.
Он уже скинул с плеч рюкзак, облокотил на поклажу чехол с лютней и снимал с крепежа лопату. Тяжело вздохнув и смахнув с лица хлопья ненавистного снега, младший сбросил лямки рюкзака и подошёл ближе к обочине.
— Хотел бы…

тык-тык

— К огромному сожалению, пока мы не откопаем дверь, ты можешь только хотеть. И махать лопатой.
Арн с досадой скрипнул зубами, срывая с ремней инструмент. От непривычно долгой ходьбы болели ноги и спина, голова казалась тяжёлой и совсем пустой. Хотелось упасть и лежать без движения.
— Знаю, ты устал, — с чуть насмешливым пониманием, за которое ему отчаянно хотелось врезать посильнее, сказал спутник. — Давай, последний рывок.
— Какой там последний, — младший попрыгал на месте, шевельнул плечами и качнул головой из стороны в сторону, разминая тело, оцепеневшее под тяжестью рюкзака. — Нам ведь теперь каждый кромт по дороге откапывать придётся.
Впрочем, дело пошло куда шустрее, чем они ожидали. Через пятнадцать минут оба избавились от меховых плащей, оставшись в плотных куртках, не пропускавших холод и ветер. Ещё через несколько минут сбросили с лиц шарфы. Спутники согрелись и оживились, быстро разбрасывая в стороны снег, и вскоре добрались до входной двери. Старший, отставив лопату, снял с пазов брус и толкнул массивную дверь плечом. В маленькую прихожую, где не было ничего, кроме крепкой скамьи и вбитых в стены крюков для одежды, посыпался снег.
— Ну вот, полдела сделано, — удовлетворённо заключил спутник, глянув на Арна с улыбкой.
— Полдела? — не понял младший. — А вторая половина какая?
— А второй половиной займёшься ты, мой юный друг, — не сдержал улыбки старший, возвращаясь за своей поклажей и лютней. — Надо залезть на крышу и расчистить дымоход. Он просто закрыт задвижкой. Сбрось снег и вытащи пластину — ничего сложного.
— Броган! — отчаянно взмолился Арн. — Может, ну его…?
— Может, и ну. Если, конечно, хочешь ночевать без очага в такой холод.
Стиснув зубы, Арн закинул лопату за спину, перебросив через шею ремень, и полез в сугроб справа от входа. Он проваливался в снег почти по середину бедра, наст больно впивался в тело, невзирая на плотные штаны. Кромт был невысок, наполовину землянка, но крыша у него была покатая и крытая жестью, а в такой мороз — скользкая как полированный лёд. Далеко не сразу Арну удалось разыскать деревянную лесенку, сбитую специально для обслуживания дымохода.
Расчистка трубы много времени не заняла; усевшись на коньке крыши и машинально махая лопатой, менестрель с интересом осматривался вокруг. Из Трантемского леса они, если не выбьются из графика, выйдут завтра к вечеру. На следующую ночёвку можно было бы остановиться в Трантеме, хотя ради этого придётся сделать крюк в четыре мили. Немного поразмыслив над вариантами, Арн пришёл к выводу, что готов прошагать ещё двадцать лишних миль, только бы больше не заниматься раскапыванием кромтов.
Из домика уже доносился бодрый стук топора — Броган готовил дрова для очага. Высунувшись из-за края крыши, Арн сбросил лопату перед дверью и, проигнорировав лестницу, с шелестом соскользнул по металлу в сугроб.
— Всё в порядке? — высунулся наружу Броган, встревоженный шумом.
— Я здесь останусь… — с наслаждением выговорил Арн, лежа в мягком снегу; после изрядной физической работы холод совсем не ощущался, а двигаться с места и правда не было никакого желания.
Старший путник с ухмылкой привалился плечом к скату крыши и отрывисто сказал:
— Горячий сидр, жареная оленина, гречка. Да, и шоколадка в качестве награды.
— Купил с потрохами!
Арн, разом оживившись, неловко вылез из сугроба, цепляясь за наст, и поспешил за Броганом внутрь домика. Они плотно прикрыли дверь, заложив ее брусом, и прошли в основную комнату. Как и другие кромты, этот был лаконичен и суров своей обстановкой. Мебель деревянная, простая и функциональная; три двухэтажные койки с набитыми сеном матрацами, выскобленный стол в окружении шести стульев. Очаг в дальней части комнаты был выложен из белого камня, и в нём уже весело трещал огонь. Заполненная поленница высилась по правую руку, а слева от очага виднелась дверь, ведущая, вероятно, к уборной.
Через полчаса двое скольтийцев вовсю колдовали у очага, готовя себе добрый ужин. Кромт ещё не прогрелся полностью, но в комнате уже можно было ходить без курток и босиком, а потому спутники оставили верхнюю одежду сушиться возле очага, туда же поставили высокие шнурованные сапоги.
— Куда делись специи? — поинтересовался Броган, почти по пояс утонув в своём рюкзаке и перекапывая вещи.